Война в Украине катализирует языковое пробуждение в Казахстане – The Diplomat

В то время как российские войска ведут физическую войну в Украине, по всей Восточной Европе и Евразии ведется теневая война: война против наследия российского империализма. В таких странах, как Казахстан, Грузия и Украина, российское имперское и советское прошлое все чаще переосмысливается через призму европейского колониализма. Каналы социальных сетей, пропагандирующие деколониальное мышление, собрали тысячи подписчиков с начала войны. Ряды клубов, пропагандирующих изучение национальных языков, пополнились.

Языковой активизм становится все более актуальной темой в Казахстане, где молодой городской средний класс “все чаще использует казахский язык, ищет контент, говорящий на казахском языке, и обсуждает … национальную идентичность, которая ранее была в значительной степени маргинальной дискуссией”, – написала в аналитической записке Мари Дюмулен, директор программы “Расширенная Европа” в ECFR.

По словам основателя Instagram-канала Kazak Bubble Бейбарыса Сейтака, до российского вторжения в Украину “серьезных дебатов о роли казахского языка в обществе не было”:

“После начала войны многие люди перешли от слов к действиям. Они посещали языковые курсы и понимали, что владение казахским языком – это вопрос национальной безопасности. Мы поняли, что нам срочно нужно говорить по-казахски, когда мы граничим с воинственной имперской страной”.

Казахи и казахстанские граждане все чаще возвращают себе свою национальную историю и переосмысливают свою национальную идентичность. Языковой активист Максат Мелик, выступивший с докладом на TEDx о превращении казахского языка в язык межэтнического общения, сказал: “Если выбирать между сохранением нашей идентичности и чтением Толстого и Достоевского на языке оригинала, я бы предпочел сохранить свою идентичность”. Доцент кафедры современной истории Базельского университета Ботакоз Касымбекова согласна: “Русская литература учит нас любить Россию и презирать самих себя”.

Профессор истории Центральной Азии в Оксфордском университете Александр Моррисон связывает эту новую национальную конфигурацию с более широкими постколониальными тенденциями по всей Евразии. “Война породила чувство солидарности на всем постсоветском пространстве, чему способствует и катализируется общее свободное владение русским языком”. Это не должно нас удивлять, добавил Моррисон. “Динамика напоминает индийское антиколониальное движение, в котором английский использовался в качестве языка общения между деколониальными мыслителями и активистами, свободно владеющими различными региональными языками”. Моррисон считает, что русский язык, по крайней мере временно, используется как инструмент антиколониализма на постсоветском пространстве.

Касымбекова, однако, подчеркивает трудности в проведении бесед о деколонизации с российскими учеными и на русском языке:

“Российские ученые не желают признавать необходимость деколонизации и приспосабливают дискуссии к колониальным условиям. Они все еще думают, что в их положении говорить, а не спрашивать и слушать. Вот почему самые глубокие дискуссии по деколонизации должны будут проходить на национальных языках”.

Опыт Касымбековой в общении с российскими учеными не является нетипичным. Многие каналы социальных сетей разместили контент, призванный помочь российским гражданам, мигрирующим в Казахстан, ассимилироваться в новой среде. В одном из таких сообщений аккаунта Qazaq Grammar есть строка следующего содержания: “В Казахстане исторический термин «присоединение Казахстана к Российской империи» не используется. В Казахстане это событие называется «колонизация/захват казахской земли Российской империей».

Прямое использование термина «присоединение Казахстана к Российской империи» отсылает к языку империализма, последовательно воспроизводимому в российской историографии, который затемняет и отрицает историю российского колониализма. С этой целью российские ученые использовали такие формулировки, как «добровольная интеграция» или «мирная ассимиляция», чтобы изобразить российскую имперскую экспансию как мирный, естественный процесс «присоединения» утраченной территории к ее исторически законной родине. Однако, как напоминает Моррисон, «Центральная Азия и Кавказ были завоеваны насильственно, а не «мирно ассимилированы». Он, в частности, ссылается на «самую печально известную резню, произошедшую при взятии Геок-Тепе в 1881 году, когда было убито 14 000 туркмен».

То, что эти термины приняты в российских академических кругах, свидетельствует о нежелании серьезно и публично рассматривать вопрос колониализма.

 “Дебаты о деколонизации все еще ведутся на русском языке, но для того, чтобы деколонизация была успешной, эти дебаты должны будут перейти на национальные языки”, – считает Касымбекова.

В дополнение к множеству общественных движений, на которые повлияла война в Украине, она также стала катализатором массовой реконфигурации языковой, культурной и национальной идентичности на постсоветском пространстве. По мере того как деколониальный дискурс становится мейнстримом, а национальные истории и идентичности восстанавливаются, казахстанское деколониальное движение может послужить руководством для лучшего понимания многих проявлений деколонизации по всей Евразии.